В чем основная проблема цифрового здравоохранения в России?

Минздрав анонсировал вступление в силу приказа, согласно которому главврач медицинской организации будет сам принимать решение о переходе на электронный документооборот. Замминистра Павел Пугачев признал, что, несмотря на всю цифровизацию, «врачи по-прежнему вынуждены печатать документы на бумаге». Почему буксует информатизация отрасли? Что нужно сделать, чтобы перестать отставать от развитых стран? Эти вопросы «МВ» адресовал члену наблюдательного совета ассоциации «Национальная база медицинских знаний» и участнику рабочей группы по подготовке проекта приказа об электронном медицинском документообороте Александру Гусеву.

– Информатизация отрасли идет уже много лет, но особых результатов пока не видно. Как вы оцениваете уровень отечественного цифрового здравоохранения?

– Если сравнить наши текущие достижения с тем, что было в стране еще 10 лет назад, то, конечно, мы сделали огромный рывок вперед, особенно благодаря созданию и развитию ЕГИСЗ в 2011–2018 годах и началу проекта Единого цифрового контура в 2019-м. По нашим оценкам, на информатизацию здравоохранения из бюджетов всех уровней было потрачено порядка 90 млрд рублей. Эти средства позволили создать инфраструктуру, проложить сети, закупить компьютеры и серверы. Так или иначе, внедрены медицинские информационные системы (МИС), а ряд регионов-лидеров внедрили полноценные электронные медицинские карты (ЭМК) и другие программные продукты, стали накапливать big data. Появились сервисы для граждан, такие как запись к врачу через интернет, а в последние пару лет – и доступ к своим медицинским документам.

В этом смысле я считаю, что отрасль действительно общими усилиями преодолела главные барьеры и сопротивление, и сейчас мы постепенно переходим от бумажного здравоохранения к цифровому. Издание приказа о легализации электронной медицинской карты – важнейший регуляторный шаг, которого заинтересованные в этом добиваются уже несколько лет. Это даст возможность медицинским организациям и регионам безбоязненно отказываться от неэффективных бумажных карточек и разгрузить врача от двойного бумажно-электронного документооборота.

Однако если сравнить наше состояние с ведущими странами, все выглядит не столь радужно.

– В чем основные различия?

– Российское цифровое здравоохранение примерно на 90% – рынок B2G. Поскольку государство – главный плательщик за услуги и продукты, то основные проблемы являются следствием несовершенства и особенностей госуправления. В Европе и США основной плательщик – все-таки медицинские организации (сегмент B2B), а в последнее несколько лет нарастает тренд, что главным плательщиком выступает пациент (B2C). Отсюда колоссальная разница между ними и нами.

Посмотрите любые ведущие мировые рейтинги систем ведения ЭМК и других основных продуктов цифрового здравоохранения. Там российских разработок нет. Хотя начинали и мы, и они создавать эти рынки примерно в одно время, на фоне появления персональных компьютеров, развития сетей и интернета.

Дешево и сердито
– При этом у нас отличные программисты, многие из которых с успехом работают в зарубежных компаниях. Почему же там появились разработчики ЭМК стоимостью больше 1 млрд долл. и штатом в несколько тысяч сотрудников, а у нас нет?

– И почему там рынок ЭМК – порядка 30 млрд долл. в год, а у нас – менее 1% от этой суммы? По моему мнению, причина в том, что наши государственные закупки и спрос на автоматизацию во главу угла ставят «как можно дешевле», а в США и Европе – «как можно эффективнее». Потому что у нас решение о том, какой разработчик и продукт будут применяться, принимает чиновник. При этом он десять раз подумает по поводу уголовной ответственности, которая может грозить ему по любому поводу, особенно за неэффективное расходование бюджетных средств. О каких инновациях и реформах тут можно говорить?

На Западе такие решения принимаются потребителями продукта, развита открытая конкуренция за пациента и его деньги. Поэтому за границей создают ЭМК для врача, а у нас, увы, для выполнения спущенных сверху показателей.

Я не верю, что в ближайшие лет десять в мировых рейтингах и лучших госпиталях мира появятся российские медицинские информационные системы, а наши компании-разработчики будут продавать свои решения на самые богатые рынки и приносить доход в бюджет страны.

Отсюда первый печальный вывод – присутствия России на глобальном рынке ЭМК мы вряд ли добьемся. Я не верю, что в ближайшие лет десять в мировых рейтингах и лучших госпиталях мира появятся российские МИС, а наши компании-разработчики будут продавать свои решения на самые богатые рынки и приносить доход в бюджет страны. Мы данный рынок безвозвратно потеряли, что объясняет отсутствие инвестиций в российские ЭМК и сокращение числа компаний – разработчиков таких систем.

Это приводит к реально низкому качеству наших разработок, к тому, что до сих пор социологические опросы констатируют очень низкую удовлетворенность врачей уровнем цифровизации, а местами и просто откровенный саботаж во внедрении «доморощенных» МИС. И винить врачей мы никак не можем.

Когда процесс важнее результата
– Впрочем, как и разработчиков.

– Совершенно верно. Еще одна боль: у нас очень сильна инертность в целеполагании и задачах, которые ставятся перед цифровым здравоохранением. Оно в России пока еще в подавляющем большинстве случаев – про информатизацию, про перевод существующих процессов с бумаги в «цифру». А значит, и продукты именно такие.

На Западе данный тренд последние пять лет теряет актуальность. Там все больше спрос не на то, как бумажку сделать «цифрой», а на проекты в области цифровой трансформации. Это когда какой-то продукт покупается не для того, чтобы улучшить существующий процесс, а чтобы внедрить совершенно новый, изначально цифровой процесс. У нас пока единицы говорят о цифровой трансформации и действительно понимают, что такое реинжиниринг процессов и повышение эффективности через управление на основе данных.

Мы до сих пор создаем мониторинги посредством внесения показателей вручную и улучшаем формирование медицинской статистики, хотя много лет наши эксперты говорят о том, что эту практику нужно просто запретить. На Западе от этого повсеместно отказываются и внедряют системы поддержки принятия решений на основе автоматически анализируемых первичных данных и прогнозную аналитику.

Мы делаем продукты для контроля реестров счетов, а западные коллеги внедряют непрерывный мониторинг соблюдения клинических протоколов. Мы рассуждаем о единой системе автоматизации ОМС, а за рубежом идут эксперименты с цифровыми продуктами оплаты за здоровье и результат лечения. Это второе тревожащее меня различие: мы занимаемся попытками автоматизации доставшегося в наследство рудимента, а там ищут новые возможности и не боятся экспериментировать в создании действительно изначально цифрового здравоохранения.

Новые смыслы
– Бывший замминистра здравоохранения Елена Бойко много говорила о том, что нужно создавать «новые смыслы», а не биться над переводом в цифру отдельных бизнес-процессов медорганизаций. Выходит, в Минздраве есть понимание, как двигаться дальше и исправить ошибки, допущенные в прежние годы?

– Мне сложно ответить за министерство, но, на мой взгляд, некоторые положительные подвижки есть. Сейчас самое главное – не прозевать будущее. Во всем мире создается новый рынок, размер которого, по прогнозам, превысит рынок ЭМК в 2–3 раза. А может, и больше. Я имею в виду рынок искусственного интеллекта. И если наше отсутствие на глобальном рынке ЭМК можно частично оправдать тем, что система оказания медицинской помощи и ведения меддокументации на Западе и у нас действительно радикально отличается, то для ИИ-продуктов, которые автоматизируют обработку медицинских изображений, делают прогнозы развития заболеваний и т.п., никакой глобальной разницы между применением в России и США и Европе нет. По крайней мере, с точки зрения встраивания в лечебно-диагностический процесс.

Учитывая это, я считаю, что у нас пока есть шансы сломать привычку «вариться в собственном соку». Очень хочется поучаствовать в гонке стран за лидерство в области цифрового здравоохранения хотя бы по направлению ИИ. Но следует признать, что пока мы практически на нулевом уровне по сравнению с США, Великобританией и другими странами-лидерами.

– Что предлагаете?

– Нужен предметный диалог государства с экспертным сообществом не в виде разовых «посиделок», а в виде постоянно действующей (и не одной!) рабочей группы. Нужно системно сокращать внутренние барьеры в виде нормативных ограничений. Как можно быстрее создать внутренний спрос и через него дать возможность частным инвесторам, а не бюджету и госкомпаниям профинансировать создание действительно зрелых и конкурентных на мировом уровне разработок.

Необходимо, наконец, решить вопрос с данными, которые мертвым грузом мы собираем в ЕГИСЗ (например, в ИЭМК), и начать повторное их использование в целях машинного обучения и научных исследований, чтобы повысить эффективность отдачи государственных инвестиций в это направление. Мы уже несколько лет предлагаем запустить в России проект создания национального оператора биомедицинских данных, как, например, это сделала Великобритания. И много чего еще.

Для анализа лучшего мирового опыта и консолидации российских разработчиков и экспертов два года назад мы создали ассоциацию «Национальная база медицинских знаний» и искренне стараемся развивать на ее площадке диалог с государством, пользователями и заказчиками ИИ-систем. Наша главная задача – вырастить национальных лидеров, которые смогут вывести свои продукты на международные рынки и найти там своего покупателя и пользователя.

Источник: Ассоциация разработчиков и пользователей искусственного интеллекта в медицине